На фотографии изображена Елена Андреевна Третьякова (1840 – после 1916), супруга Сергея Михайловича Третьякова, одного из основателей Третьяковской галереи, известного коллекционера, общественного деятеля и благотворителя. Это был второй его брак. 10 ноября 1868 года Сергей Михайлович женился на Елене Андреевне Матвеевой, «мать ее была Бостанжогло, из семьи “московских табачных королей”». Детей в браке не было. Елена Андреевна предпочитала столичную светскую жизнь, и супруги много времени проводили в Петербурге и Париже. Старшая дочь П.М. Третьякова Вера (в замужестве Зилоти) вспоминала, какой неожиданностью для них была женитьба «нашего любимого “папы крестного”». Кстати, Сергей Михайлович был крестным всех детей своего брата. И, конечно, семья Павла Михайловича ревниво присматривалась к новобрачной: «Елена Андреевна была чисто “петербургским типом” и пользовалась весьма малой симпатией настоящих москвичей, – писала Вера Павловна. – Любила высшее петербургское общество, любила светскую жизнь; великих князей и княгинь; и всю жизнь страдала астмой; ее “душило” в Москве и не “душило” в Петербурге. Это зависело, разумеется, от московской сухости и петербургской сырости, которая благотворно на нее действовала. Москвичи не желали понимать и называли ее “снобкою”. <…> В семье Третьяковых Елена Андреевна осталась навсегда чужою».

Можно предположить, что «снобизм» Елены Андреевны проявился и в выборе места для фотографирования. Это было очень дорогое и модное парижское ателье, основанное выдающимся мастером-новатором Жаном-Батистом Гюставом Ле Гре в 1852 году. Он одним из первых отнесся к фотографии как к высокому искусству. Когда в Studio Le Gray & Cie появилась Елена Андреевна, мэтр уже покинул Париж, переехав в Каир. Предположительно, снимок сделан одним из его учеников. На наш взгляд, лучшим описанием запечатленной на нем женщины служат слова, сказанные о ней другой племянницей С.М. Третьякова, Александрой Павловной Боткиной: «…оригинальной красоты, с примесью греческой крови. Она имела изумительные покатые плечи, бледное, чуть-чуть одутловатое лицо, тяжелый жгут волос на затылке и крошечные руки, которыми очень гордилась». Скорее всего, Сергей Михайлович заметил прохладное отношение близких к новой жене, но, «находясь в чаду счастья», писал брату Павлу: «Жена моя так мила и нежна со мной, счастье мое так полно, что передать положительно невозможно, – одним словом: я блаженствую! Дай Бог, чтобы она была здорова – более я ничего не желаю».