Поясное фронтальное изображение пророка Илии с благословляющим жестом правой руки и свитком в левой традиционно для новгородской иконописи XV века. Схематичный рисунок и яркие локальные цвета, масштабность образа и общее впечатление сверхчеловеческой энергии, характерные для искусства Новгорода, сочетаются здесь с художественными приемами, которые указывают на создание иконы в первой половине столетия. В их числе – особый тип лика с широкими скулами, суженным подбородком и небольшими, близко посаженными глазами; крупные, намеченные темным рисунком и белильными линиями складки одежд. Разнообразное в оттенках, сильно сплавленное и насыщенное светом личное письмо завершается пастозными мазками кисти, создающими объемную и слегка асимметричную форму. Покатые плечи и несколько вытянутый, как бы «пламенеющий» силуэт подчеркивают бесплотность фигуры, ее устремленность ввысь.

Образ пророка Илии, сложившийся на основе его ветхозаветного жизнеописания и некоторых апокрифических свидетельств, соединялся на русской почве с дохристианскими славянскими верованиями. В результате возникли представления о могучем и суровом громовержце, повелевающем стихийными силами природы, с одной стороны, и милосердном «подателе дождя» и «плододавце» – с другой. Но одновременно Илия почитался как аскет-пустынножитель, отшельник и боговидец, слышавший глас Господа «в тихом ветре»; в его служении видели прообраз монашеского подвига. Ветхозаветная тема нисхождения на землю небесного огня по молитве святого (Третья книга Царств, 18: 36–39) в таком контексте получала мистическое истолкование, была образом богообщения и прихода в мир Божественной энергии. Этот мистический акцент отчетливо выражен в новгородской краснофонной иконе.