Сильно вытянутая по горизонтали форма иконы объясняется, скорее всего, тем, что она первоначально была частью узкого темплона, поставленного на балке алтарной преграды, что соответствовало одной из первых стадий формирования высокого иконостаса православного храма.

Начиная с раннехристианских времен изображения юного Христа имели, как правило, символическое значение и напоминали о божественной природе Спасителя. В XI–XII веках и позже рядом с ними могла присутствовать надпись «Эммануил» – имя, заимствованное из ветхозаветного пророчества Исаии: «...се, Дева во чреве приимет и родит Сына и нарекут имя Ему Эммануил» (Ис. 7: 14). По традиции такие изображения всегда резко разграничивались по смыслу с «историческим» типом Христа-средовека, который воспроизводил реальный облик воплотившегося и жившего на земле Сына Божия.

Подобно иллюстрациям ветхозаветных пророческих видений, икона с образом Христа Эммануила между ангелами раскрывает тему предвечного поклонения и служения небесных сил Сыну Божию («когда вводит Первородного во Вселенную, говорит: и да поклонятся Ему все ангелы Божии» – Евр. 1: 6). Поклонение ангелов Христу могло напоминать и о Его грядущей искупительной жертве. Не случайно в алтарных композициях византийских и русских храмов широкое распространение получили символические изображения Святых Даров в виде Христа Эммануила, возлежащего на дискосе, литургическом блюде. В этих композициях были представлены и ангельские силы – они, как правило, выступали в роли священнослужителей. Образ юного Христа свидетельствовал о чистой и непорочной плоти Спасителя, приносимой в жертву, а композиция в целом воспринималась как символический образ Евхаристии.

Сопоставление в одной иконе темы прославления предвечного божества Христа и поклонения жертве отражает общее направление византийской богословской мысли XI–XII веков, когда активно обсуждались вопросы о соединении божественной и человеческой природы во Христе и о Его искупительной жертве. Итоги этому обсуждению были подведены на константинопольских церковных соборах 1156–1157 и 1166 годов.

Композиция лишена строгой симметрии: различаются как позы ангелов и направления их взглядов, так и эмоциональные акценты. Левый ангел кажется более открытым и активным, а правый – скорбным, отрешенным и погруженным в себя. Ангельские лики с мягким овалом, чуть изогнутыми носами и миндалевидным разрезом глаз находят ближайшие аналогии во фресках Дмитровского собора во Владимире, исполненных около 1197 года. Это позволяет предположить, что икона могла быть создана в греко-русской мастерской, расписавшей Дмитровский собор. Впоследствии она могла оказаться среди чтимых образов, привезенных для поновления из Владимира в Москву в 1518 году, и была помещена в Успенском соборе Московского Кремля.