«Чудо Георгия о змие» принадлежит к числу самых популярных сюжетов древнерусской живописи. В византийской агиографии оно входило в круг прижизненных чудес великомученика, тогда как в славянских редакциях его обычно относили к посмертным чудесам. Сказание об этом чуде известно в нескольких редакциях, которые отличаются друг от друга незначительными деталями. Все они повествуют о том, как святой спас жителей некоего города от змия-дракона, пожиравшего юношей и девушек, в тот самый момент, когда в жертву чудовищу уже готовились принести дочь правителя. Сам город в источниках имеет несколько названий – Ласия, Лаосия, Гевал и др., и, соответственно, по-разному указывается его местоположение: либо близ Лаодикии Сирийской, либо близ Берита (Бейрута).

В прикладном искусстве этот сюжет встречается уже в раннее время, а с X–XI веков он получает распространение и в монументальной живописи. К этому времени относятся фрески некоторых каппадокийских и грузинских церквей, например в церкви св. Варвары в Соганли в Каппадокии (1006) в церкви св. Георгия в Адиши в Сванетии (ΧΙ в.) и некоторых других. Древнейшее сохранившееся изображение «Чуда Георгия о змие» в русском искусстве входило в состав житийного цикла великомученика, представленного во фресках диаконника церкви св. Георгия в Старой Ладоге (1170–1180-е).

Примечательно, что сюжет, первоначально входивший в состав развернутых житийных циклов в храмовых росписях, в древнерусской иконописи получил самостоятельную жизнь. Единоборство Георгия с чудовищем воспринималось не просто как одно из деяний святого, а как чрезвычайно наглядное выражение длящейся на протяжении всей христианской истории борьбы с силами зла и с самим дьяволом, некогда также в образе змия соблазнившего Еву, и окончательной победы над ним. Неслучайно в текстах службы святому Георгию он воспевается как имеющий благодать избавления от нападений лукавого, к которым в христианской традиции относились не только искушения и соблазны, но и любые житейские испытания и даже вражеские нашествия.

В наиболее ранних русских иконах на этот сюжет, относящихся к XIV–XV векам, преобладает лаконичный вариант иконографии, представляющий только самого Георгия в виде всадника, который поражает копьем змия. В более позднее время иконописцы начинают отдавать предпочтение развернутым композициям с подробным изображением всех деталей Сказания: спасенной принцессы, которая ведет усмиренное чудовище на поясе, города, на стенах которого представлены его жители во главе с правителем, а также пещеры или озера, где прятался дракон.

Публикуемая икона принадлежит к краткому иконографическому изводу, к которому добавлена только одна дополнительная деталь – ангел, возлагающий на главу воина мученический венец (этот традиционный мотив увенчания мучеников становится особенно популярным в русском искусстве XVI столетия и достигает своей кульминации в знаменитой иконе «Благословенно воинство Небесного Царя»). Георгий левой рукой удерживает поводья белого коня, а правой разит змия, выползающего из озера. Величественная фигура святого исполнена мощи и силы. Его спокойная, застывшая поза кажется более подходящей для молитвенного предстояния, чем для битвы (единственная динамичная деталь композиции – вздымающийся красный плащ святого). Иконописец словно изобразил великомученика в момент его обращения ко Христу, за которым последует решительное поражение дракона.

Изысканный рисунок, мягкая и плавная манера личного письма, а также колорит иконы, сочетающий ярко-красный цвет с тонкими оттенками голубого и зеленого, типичны для московской иконописи первой половины XVI века.