Серафима Рянгина (1891–1955) – жена и единомышленница автора, бывшая рядом с ним и в первый год революции, когда оба художника покинули Академию в знак протеста против авангардистской реформы образования, и в Оренбурге, где они пережили Гражданскую войну, и позднее – во время первых столичных успехов.

Камерный, даже интимный характер портрета не кажется типичным для монументалиста Карпова. Тем более что он написан в период интенсивной работы над масштабными картинами-аллегориями, утверждавшими принципы неоклассицизма на выставках АХРР и выдвинувшими художника в первые ряды «борцов за реализм». В своей борьбе Карпов противостоял не только радикальному авангарду из многочисленных «левых» объединений 1920-х годов, но и неопередвижничеству в АХРР.

Неизвестно, как воспринимались бы сегодня творческие установки художника, останься он только «картинщиком», но, к чести Карпова, его всегда занимала высокая идея самосовершенствования, осмысления самой природы «натурализма». На этом пути мастер, уже получивший широкое признание, предпочел самозабвенно трудиться над сериями небольших натурных постановок из арсенала школяров, то есть возвратился к учебе. Его штудии (различные предметы быта, гипсовая маска Лаокоона), исполненные с большой тщательностью и вниманием к натурному объекту, скорее напомнят гиперреалистические опусы, чем работы живописца середины 1920-х годов.

Закономерным результатом учебно-исследовательской программы Карпова стали портреты близких, и прежде всего жены («…никакая натура не могла бы так упорно и настойчиво во всякое время быть наготове одновременно с художником»). Но заметим, портрет Рянгиной из Третьяковской галереи написан на иконной доске, лицо модели максимально приближено к зрителю. Художник подчеркивает эффект свечения ее лица…

В стремительно меняющейся, бурлящей художественной ситуации первого послереволюционного десятилетия карповский воинствующий «натурализм», основанный на бесконечном интересе к предмету изображения, остался актом художнической честности.