В начале 1960-х годов в тесных подвальных мастерских на Таганке Илья Кабаков создал целую группу произведений, названных им самим «странными предметами». Первые картины-вещи были написаны на фанерных крышках от ящиков, найденных на помойке. Жалкие и убогие, щербатые «ошметки быта» использовались в качестве основы не только от бедности, но и сообразно проблеме, которая мучила его в это время – несводимость двух ипостасей произведения: изображения на поверхности, предъявляющего некий образ реальности, и самой этой простой, «убогой» поверхности («Кубики», 1962).

«Автомат и цыплята» можно считать некоторым итогом этого исследования «неустранимости» материала в произведении. Этот объект напоминает криво выпиленный блок из толстой белой стены, покрашенный по сторонам рыжевато-коричневой краской. На фронтальной плоскости видны два круглых углубления с небрежно изображенными на дне цыплятами. Над ними – столь же неуклюже, почти по-детски, нарисован автомат.

Определить видовую принадлежность произведения сложно – не картина, не скульптура. Это и не найденный предмет, поскольку он от начала и до конца создан автором. Одно из наиболее выразительных определений самого Кабакова – «таинственная чушь». По поводу содержания, образности своего творения автор выразился достаточно лаконично: «...История между автоматом и цыплятами, звучащая примерно так: «автомат все время угрожает, а цыплята спрятались в ямки». Отчасти сюжет повторяет эпизод восстания Бар-Кохбы, когда римские солдаты расположились на верху горы, а восставшие прятались в пещерах отвесных склонов. Отчасти это напоминает и положение подпольных художников: не высовывайся – убьют».

Кабаков создал очередную «плохую вещь», которая словно на миг отделилась из неказистого, некрасивого мира советского быта, чтобы в следующее мгновенье вновь раствориться в нем. Странный, угловатый объект также можно принять как вызов непрерывному производству «красивых», профессионально исполненных изделий официально признанных художников.

Но не менее важно для автора и само это состояние растерянности зрителя, которого работа озадачивает, заставляет спросить: “Что это?” и “Зачем это создано”. Эти предполагаемые и реальные «голоса» стали впоследствии основой для проекта «Выставка одной картины». В начале 1980-х годов Кабаков разработал этот формат, включающий экспонирование произведения и машинописных листов с репликами озадаченных зрителей.