Еще в 1903 году Серов говорил Александру Бенуа, что ему очень хотелось бы написать Навзикаю, но «не такой, как ее пишут обыкновенно. А такой, какой она была на самом деле». То есть художник не столько хотел запечатлеть встречу юной дочери царя феаков Алкиноя и его жены Ареты с чужеземцем и передать таинственное волшебство греческого мифа, но найти образное воплощение древней поэтики, рожденной именно на этой земле. Идея была претворена в 1910 году.

Ритмика движения персонажей по нагретому солнцем песку напоминает ритм гекзаметра в поэме Гомера «Одиссея».

Картон, где написано произведение, вытянут в длину: его пропорции практически соотносятся как один к двум. На нем нашлось место Навзикае в запряженной мулами колеснице, неторопливо бредущим служанкам и замыкающему шествие Одиссею. Само шествие будто вознесено на невысокий «пьедестал», который образует слегка приподнятый, как спина спящего животного, берег. Охристой земли в два раза больше, чем воды и неба. Тем самым художник интуитивно подчеркивает обширность и значительность фольклора, питающего греческую культуру.

Выжженная солнцем Адриатика олицетворена теплым тоном камней и песка. Но вода и небо, напоенные зноем, не потеряли своей звучной синевы, равно как и ультрамариновые тени в правой части работы.

Долгие десятилетия произведение хранилось в галерее в красивой широкой раме. Каково же было удивление исследователей, когда, раскантовав картину для реставрации, они увидели орнамент, дополняющий изображение сверху и снизу. Он, будто связующее звено, объединил любовь Серова к греческой архаике, которую он с восторгом наблюдал в совместной со Львом Бакстом поездке по Греции в 1907 году. Цвет и свет, тепло и прохлада, запахи и мелодии древних времен открылись художникам. Эти зрительные впечатления Бакст позднее воплотит в костюмах к балетам в дягилевских Парижских сезонах, а Серов – в декоративных панно «Похищение Европы» и «Одиссей и Навзикая».