Утонченный пространственный строй этой линогравюры, ее благородная серебристая тональность, точность соотношений света и тени, белого и черного – всё доказывает, что перед нами одно из лучших произведений отечественной графики 1960-х годов, во многом определившее передовое искусство эпохи.
Своим главным наставником и старшим другом Илларион Голицын справедливо считал патриарха русской гравюры Владимира Фаворского. Волей судьбы Голицын жил рядом с Фаворским в знаменитом «красном доме художников» в московском Новогирееве, близко общался с ним. Его линогравюра – свидетельство очевидца.
Голицын изобразил Фаворского за работой над иллюстрациями к пушкинским «Маленьким трагедиям». Величественный седобородый старец здесь напоминает святого Иеронима в келье – традиционный извод средневековых граверов. Грузная фигура художника, склонившегося над лупой, представлена со спины, но одновременно мы видим в зеркале и его сосредоточенное одухотворенное лицо. За окнами – сад, маленький внук Иван… Рядом – принадлежности гравера, книги, пробные оттиски, радиоприемник. Многочисленные детали не мешают целостности рассказа о наполненной трудами прекрасной жизни старого мастера.
Стиль Голицына своеобразен, сугубо индивидуален, но сам интерес к проблемам «пространствопонимания» усвоен именно от Владимира Андреевича. Под изображением типично «фаворская» рамка с надписью, отсылающая к искусству учителя.
Когда в 1967 году за свои «Маленькие трагедии» Фаворский получил Ленинскую премию, это было воспринято современниками как запоздавший акт справедливости, ведь художник, никогда не ждавший наград, претерпевший гонения как формалист, обрел наконец официальное признание.
Неслучаен удивительный взлет популярности советской гравюры в это время. Знаменитый лозунг «Эстамп в каждый дом» сделал это искусство всенародным достоянием. Илларион Голицын стал ведущим мастером поколения. Несмотря на камерный характер, лист «В.А. Фаворский гравирует “Маленькие трагедии” Пушкина» широко тиражировался.
Так в одном произведении счастливо отразилась вся история советской гравюры и едва ли не высшая точка ее развития.