Жилинский Дмитрий (1927-2015)
Человек с убитой собакой
1976
Размер - 116 x 66
Материал - дсп
Техника - темпера
Инвентарный номер - ЖС-7129
Дар некоммерческой организации «Фонд поддержки Государственной Третьяковской галереи». 2017
«Человек с убитой собакой» – исключительное произведение в творческом наследии Дмитрия Жилинского, вошедшее в собрание Государственной Третьяковской галереи после смерти художника. Импульсом к его созданию стало реальное происшествие – гибель любимца семьи пса Чана, сбитого автомобилем недалеко от дома Жилинских в Ново-Бутакове. Светящиеся арочные окна в отдалении – узнаваемая примета этого уникального дома-мастерской на окраине Москвы.
В композиции картины тщательно продумана каждая деталь: тело мертвой собаки, бессильно повисшее на руках героя – alter ego автора, обломок металлической детали у его ног, заросли трав на втором плане и погруженный в темноту пейзаж дальнего плана. Мир в картинах Жилинского отчетливо явлен зрителю, прописан в мельчайших подробностях. Это внимательное отношение ко всем явлениям мироздания, большим и малым, роднит взгляд художника второй половины ХХ века с мироощущением мастеров Северного Возрождения.
В 1970-е годы живописный язык произведений Жилинского стал меняться, эволюционируя в сторону большей тонкости, психологизма, многозначности образных решений. Художник продолжал внимательно изучать наследие старых мастеров: по репродукциям и вживую, во время поездок по Европе, где в 1973–1975 годах в разных городах проходили его персональные и групповые выставки. Герои картин художника, оставаясь в поле современности, вступают в диалог с образами искусства прошлого. В «Портрете Т.А. Павловой» (1974) модель представлена в молитвенной позе донатора. В картине «Адам и Ева» (1979) советские гимнасты Виктор и Татьяна Лисицкие изображены дважды: как современные герои и как персонажи библейской сцены.
В композиции «Человек с убитой собакой» подобная трансформация происходит с самим автором. В образе мужчины с мертвым псом на руках художник изобразил себя, не назвав при этом картину автопортретом. Его облик очищен от всего будничного и наделен классическими атрибутами: героической наготой, пропорциональным атлетическим сложением. Личная потеря трактуется здесь художником как общечеловеческая драма. Это и удар судьбы, способный сломать, и вместе с тем испытание, бросающее вызов.