В конце 1880-х – начале 1890-х годов Ге переживает необычайный подъем духовных и творческих сил и создает произведения, ставшие вершиной не только его творчества, но и русского искусства этого времени. Будучи по всей природе живописцем, Ге отказывается от живописи, сосредотачивается на более “простом и понятном” виде изобразительного искусства - черно-белой графике и его темой становятся последние трагические дни земной жизни Христа. Рисунок является эскизом-вариантом одноименной картины (1893-1894, Третьяковская галерея), созданный в процессе разработки темы “Распятие”, над которым художник работал последние годы жизни.

Основными выразительными средствами графики Ге в этот период стали уголь, в меньшей степени соус и графитный карандаш. Соус и уголь — это инструменты, которыми Ге создает свой многогранный художественный язык, поражающий невероятной свободой владения техникой. Он не стремится к законченности и отделке эскизов, работая то густыми живописными пятнами, то резкими грубыми штрихами. Эти “черные” техники в руке художника обретают широчайшую гамму оттенков, передающих не только свет, но и создающих иллюзию присутствия цвета.

Ге долго искал подходящую композицию для своей работы. «Да, эта картина меня страшно измучила и наконец я вчера нашел то окончательно, что нужно, т.е. ту форму, которая вполне живая <…> я нашел способ выразить Христа и двух разбойников вместе без крестов на Голгофе, только что приведенных. Все три страдальца, всех громко и страшно поражает молитва самого Христа. Одного разбойника бьет лихорадка, другой убит горем, что жизнь своя погана <…> Одним словом <…> три души живые на холсте. Я сам плачу, смотря на картину” - писал художник Л. Толстому.

Ге нередко упрекали, что он пренебрегал формой: злоупотреблял контрастами света и тени. Возможно, это были поиски новой формы, способной выразить страсть, которая вела художника: «Я сотрясу все их мозги страданием Христа... Я заставлю их рыдать, а не умиляться...». В рисунках к страстному циклу Ге открывает новый язык живописной экспрессии, ту самую «живую форму», которую он неустанно искал в течение всей жизни. “Ге осуществляет прорыв в область еще невиданной выразительности, которую предстоит открыть ХХ веку”.