Кажется, в этом натюрморте все очень просто: южные фрукты на столе, балкон, уходящий вдаль городской пейзаж. Но внутри этой «слоеной» композиции разворачиваются целых три сюжетные линии.

Сочетания цветов определяют баланс эмоций, пространство сдавливается, «втекает» в комнату, подчиняется художнику и зрителю. Третья тема картины – присутствие авторской воли. Щипцы раскололи грецкий орех, также как краски сформировали контрасты и гармонии. Во внешнем мире что-то строится, а в художественном можно откровенно наслаждаться формой высказывания, в отсутствие идеологии и «правильного» содержания. «Натюрморт на розовой скатерти» – это предчувствие начала политической и культурной «оттепели».

Художник открыто декларирует и перерабатывает ценности «сезаннизма», «Бубнового валета», «груз ученичества» у своего друга и мастера Александра Осмёркина (1892–1953). «Однажды, – вспоминал Никич, – это было уже после войны, я написал пейзаж, очень похожий на вещи Осмёркина, и показал его Александру Александровичу. У него сделалось очень огорченное лицо, и он произнес не совсем понятную поначалу фразу, ставшую для меня впоследствии девизом, которому я склонен следовать и сегодня. Он сказал: “Толечка, голубчик, это, конечно, очень хорошо. Но запомните – вы должны меня предать. Тогда вы станете художником”. Но только в середине 1950-х – начале 1960-х годов я понял, что он хотел сказать, и начал сбрасывать ученическую тогу. Надо было уйти от доктрины, в том числе “бубново-валетовской”, которую я воспринял в институте, – вообще уйти от “школы”. Поэтому я сознательно перешел к упрощениям…».

Новые ценности требовали нового художественного языка. На его сложение влияли и ощущение перемен, и начало профессионального «взлета», и обретение персонального пространства – мастерской. До 1956 года «…я писал то дома, то снимал углы для работы в дневное время», – вспоминал художник. С обретением мастерской художественные, человеческие, географические предметы и их коллизии втянутся, встроятся, включатся в ближайшее окружение Анатолия Никича, станут элементами универсума его «тихой жизни». «Натюрморт на розовой скатерти» – это характерный «ранний Никич». Мера строгости, музыкального строя – еще впереди. Концепция натюрморта, как интегрального, драматического, синтетического пространства, здесь уже намечена.

Сложение персональных живописных миров в жанре натюрморта, в открытии возможности конструировать независимую реальность, оказались видом энергии, к которой подключились тогда и другие внесоветские художники: Вейсберг, Краснопевцев, Табенкин.

Но самое главное в этой картине – то, как написана розовая скатерть, как виноград сокращает пространство между отстраненной геометрией города и чувственной наполненностью личного пространства.