Поначалу легко, даже как-то в лоб считывается набор символов: зеркало в раме красного дерева означает первую половину XIX века, черная ткань – знак смерти и длящейся скорби, правая перчатка на подзеркальнике – атрибут дуэли, а зеленая ткань, фланкирующая композицию справа и слева, – живое пространство поэзии. Все сходится в одну точку – натюрморт посвящен 150-летию со времени дуэли и смерти Пушкина. Но очевидность сюжета этой картины обманчива.
Главное в работе – ритмы и интонации. Черные и зеленые складки соседствуют на холсте, но не хотят, даже не могут сосуществовать в жизни. Зеркало закрыто траурным черным, но волны зеленоватой материи выглядят более важным и общим основанием – выражением свободного творчества. Натюрморт в центре композиции раздвинул, прервал, помешал этой абстрактной и масштабной всеобщности художественно-поэтической энергии.
Перчатка появилась здесь случайно и фатально, она чужеродна и строю картины, и судьбе поэта – так звучит в натюрморте тема смерти.
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид…
и
Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой.
Стихотворению Лермонтова «Смерть поэта» в год создания картины тоже исполнилось 150 лет, и столько же – унизительному «диалогу» 23-летнего поэта с властью. Резолюция Николая I по делу о стихотворении гласила: «Приятные стихи, нечего сказать… я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он…».
Лермонтов же отвечал испуганно и покаянно: «Тогда, вследствие необдуманного порыва, я излил горечь сердечную на бумагу, преувеличенными, неправильными словами выразил нестройное столкновение мыслей, не полагая, что написал нечто предосудительное, что многие ошибочно могут принять на свой счет выражения, вовсе не для них назначенные. Этот опыт был первый и последний в этом роде, вредном (как я прежде мыслил и ныне мыслю) для других еще более, чем для себя. Но если мне нет оправдания, то молодость и пылкость послужат хотя объяснением».
Четыре года спустя отставной майор Николай Мартынов и Лермонтов стрелялись на дуэли. Поэт выстрелил в воздух, Мартынов – в грудь Лермонтова. Первая реакция Николая I была: «Собаке – собачья смерть», вторая же фраза, произнесенная после воскресного богослужения прилично соответствовала обстоятельствам: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит».
Искусство, страсти и власть влияют на формы смерти и памяти. В натюрморте Анатолия Никича есть не только сложность этих коллизий, но и собственный опыт. Он учился в Московском художественном институте, когда были репрессированы его родители, вошел в элиту московской художественной жизни в период "оттепели" и участвовал в исторической выставке «30 лет МОСХа» в Манеже. Он чувствовал грядущие перемены в 1987 году, когда писалась эта картина – перчатка снова была брошена.