«Смерть Виргинии» – подготовительный эскиз для картины, которую Николай Николаевич Ге так никогда и не написал. Не все свои замыслы художникам удается осуществить, но эскиз представляет самостоятельный интерес и ценность.

Рассказ о Виргинии изложил древнеримский историк Тит Ливий в книге «История Рима от основания города», 73:47. В 499 году до нашей эры римский воин, плебей-простолюдин Луций Виргиний, заколол свою дочь, чтобы избавить ее от позора стать наложницей патриция Аппия Клавдия, занимавшего высокую должность децимвира. Оскорбленные беззаконным посягательством Клавдия на их свободу и достоинство, плебеи подняли восстание против патрициев и свергли власть децимвиров. Эта широко известная история стала символом суровой добродетели древних римлян эпохи Республики. Она легла в основу многих известных скульптур, картин и литературных произведений, известных Ге. В Третьяковской галерее хранится еще один эскиз художника на ту же тему.

Композиция эскиза навеяна картиной Карла Брюллова «Последний день Помпеи», на которую юный Ге «глядел и не мог наглядеться» еще до поступления в Академию художеств. Насыщенная творческая жизнь Н.Н. Ге включает в себя несколько этапов и направлений русского искусства, и в данном эскизе ощущается сильное влияние искусства первой половины XIX века. Как и Брюллов, Ге соединяет в своей картине классическую ясность с бурной взволнованностью романтизма. Как и Брюллов, создает «картину без героя», заполняя мятущейся толпой устремленную вдаль широкую римскую улицу с беломраморными портиками. Перед зрителем предстает образ стихийной народной массы, неуправляемой и величественной, как море. На переднем плане распростерта смертельно раненная девушка, напоминающая опрокинутую античную скульптуру или упавшую женщину с картины Брюллова. Над ней, высоко подняв голову, стоит отец. Люди отшатываются от убитой и жестикулируют с изумлением и ужасом. Трагизму и мятежности человеческих страстей противопоставлена безмятежность природы: неповторимый итальянский свет, одновременно мягкий и яркий, льется с лучезарного неба, озаряет беломраморные здания, просвечивает сквозь ткань одежд и сияет в тенях. Этюд писался в начале пребывания молодого художника в Италии, куда он был командирован Академией художеств как один из лучших выпускников. Однако сладостный свет Италии вспыхивает в контурах фигур тонкими белыми молниями, придавая сцене неожиданную призрачность и нематериальность почти мистического оттенка. В этой ранней работе уже звучат предвестия визионерского и глубоко мистического позднего творчества Николая Ге.