Наталия Гончарова обладала талантом сочетать несочетаемое в своем творчестве, давать новый взгляд на привычные вещи и делать это ярко и уверенно. Она обращалась к разным стилям и эпохам. Масштаб ее дарования позволял проникать в самую суть других художественных систем и, не уходя в тривиальную стилизацию, синтезировать свои находки в уникальный, ни на кого не похожий живописный язык. Так, в начале 1910-х годов художнице удалось совершенно по-новому осмыслить искусство иконы («Сенокос», 1911), Древнего Египта («Павлин под ярким солнцем (стиль египетский)», 1911), народное искусство («Павлин (стиль русской вышивки)», 1911; все – Третьяковская галерея), а также ориентализм, фовизм, футуризм, кубизм.

В 1916 году Гончарова по приглашению Сергея Дягилева оказалась в Испании – новой площадке гастрольного турне «Русских сезонов». В компании знаменитого антрепренера, Михаила Ларионова и Леонида Мясина художница посетила Бургас, Севилью, Авилу, Мадрид. Путешественники знакомились с испанской архитектурой, музыкой, изобразительным искусством, культурой фламенко, национальными нарядами. Всё это вдохновило Дягилева на создание «испанских» балетов, и он предложил Гончаровой стать художником постановок «Триана» на музыку И. Альбениса и «Испания» на музыку «Испанской рапсодии» М. Равеля.

Хотя балеты не были осуществлены, опыт подготовки «испанских» костюмов и декораций подарил Гончаровой возможность проникнуть в новую художественную систему. Испанская культура, в которой соединялись строгость и страстность, витальность и сила, были близки художнице. Прежде эти качества она находила в крестьянах – главных персонажах ее полотен конца 1900-х – начала 1910-х годов. И они всегда были внутри самой художницы, о чем писали ее современники. Так, поэт Бенедикт Лившиц сравнивал Гончарову с амазонкой и скифской наездницей; известный художественный критик Абрам Эфрос отмечал: «Силищи у нее через край, вся она крепка, ядрена, вынослива <...> задорна».

Именно такими – статными, сильными, крепкими – предстают героини композиции «Две испанки с собакой». Гончарова, как всегда, очень тонко переплавляет качества национальной культуры и выдает их в новом, переосмысленном виде. Так, монументальность и величавость женских фигур напоминает потрясающие своей мощью старинные соборы Испании: «Всё от собора: и створчатость, и вертикальность, и каменность, и кружевность. Гончаровские испанки – именно соборы под кружевом <…> Первое чувство: не согнешь. Кружевные цитадели», – писала Марина Цветаева. Условность поз и жестов двух испанок, стилизованное уплощение их фигур, декоративная плоскостная трактовка собачки напоминают об искусстве Средних веков. Но одновременно, как чуткий мастер своего времени, Гончарова передала в этой картине дух входившего в моду ар деко.

С одной стороны, может показаться, что композиция разительно отличается от классических работ Гончаровой начала 1910-х с их яркой стихией цвета. Новая художественная система подсказывает мастеру иное решение: спокойное, сдержанное, классическое. С другой стороны, вкупе с композиционной монументальностью контрастное сочетание черного, белого и коричневого дает эффект той жизнеутверждающей, витальной, непоколебимой силы, которая является основой полотен Гончаровой российского периода. Кроме того, с работами тех лет «Испанок» роднит характерный декоративизм.

«Две испанки с собакой» – часть серии «Испанки», работа над которой шла с 1916-го до 1930-х годов и включала в себя панно и живописные холсты.