Ивана Шадра привлекал такой вид скульптуры, как надгробный памятник. По воспоминаниям его жены, он любил посещать известные кладбища, представлявшие собой музеи скульптуры под открытым небом. В графическом наследии Шадра сохранился беглый набросок оформления московского крематория.

В композиции надгробий он часто обращался к форме рельефа. Скульптор владел мастерством использования его градаций – от очень низкого, переходящего в контррельеф, как в «Портрете В.А. Гиляровского», до высокого, в котором выполнен портрет Е.Н. Немирович-Данченко. Использование горельефа в надгробном памятнике – редкое явление в советской мемориальной пластике. В собрании Третьяковской галереи помимо этой модели в гипсе, по которой памятник Е.Н. Немирович-Данченко вырубался в камне, хранится и само надгробие, выполненное в белом мраморе и темно-сером лабрадорите. Первоначально, в 1939 году, оно было установлено на Новодевичьем кладбище в Москве, в настоящее время там находится копия изображения в мраморе работы В.Е. Цигаля, вставленная в новую плиту.

Работа Шадра восхитила В.И. Немировича-Данченко, режиссер писал, что скульптор верно угадал и воссоздал тот образ его жены, который остался у него в памяти, и хранил слепок с надгробия в своем доме. Екатерина Немирович-Данченко умерла в возрасте 79 лет, но Шадр представил ее молодой, в расцвете красоты. Она словно уходит в небытие и, оборачиваясь, бросает прощальный взгляд на окружающих. Грациозная поза вызывает ассоциации с женскими образами В.А. Серова – «Портретом Г.Л. Гиршман» 1907 года и портретом С.В. Олсуфьевой. В трактовке складок платья заметно изучение наследия И.П. Мартоса, который считается мастером в передаче элегического настроения через ритмику ниспадающих драпировок.

Екатерина Николаевна Немирович-Данченко (1858–1938), урожденная баронесса Корф, в первом браке Бантыш, – дочь земского деятеля и педагога Н.А. Корфа. В 1886 году стала женой режиссера Московского художественного театра В.И. Немировича-Данченко. Екатерина Николаевна ценила и поддерживала театральную деятельность своего мужа, Станиславский называл ее «заведующей душевной частью».