В чем-то эта картина сродни документальному фильму: изображение, как кинематографический кадр, можно сужать, раздвигать, прибавлять сверху (больше хмурого неба), снизу (больше плывущих льдин), вправо и влево. Как и многие пейзажи, написанные Борисовым на Севере, он – бессобытиен, так как движение льдов в этих широтах в это время – каждодневность и сиюминутность. Но он не безмолвен: свист ветра, рокот воды, грохот сталкивающихся льдин – суровая звуковая симфония этих широт.

В своей книге «В стране холода и смерти» художник писал: «Мы похитили тайны полярного мира, воспроизвели его таинственные красоты, и это сладостное сознание сторицей вознаградило нас за все, что было вынесено за все те долгие дни, когда, казалось, не было никакой надежды вырваться из ледяных лап смерти в мертвой стране».

Среди восторженных отзывов на картину мира, которого никто не знал, был и Илья Репин: «Это все превосходные и верные, как зеркало, картинки, строго нарисованные и необыкновенно написанные. В них ярко выражена любовь этого русского Нансена к черной воде океана, с белыми льдинами, свежесть и глубина северных тонов, то мрачных, то озаренных резким светом низкого солнца». Именно сегодня, зная о покорении Северного и Южного полюсов, зная о технологических новшествах термобелья, только дивишься, как Борисов все это выдержал. Ведь самая низкая температура, при которой ему приходилось работать, была на реке Мезень – минус 31 по Реомюру, а по шкале Цельсия это почти 40 градусов мороза («худо, но возможно», – писал позднее Борисов). В такой холод краски густели и не держались на холсте. Художник работал, зажимая кисть в кулаке и придерживая ее рукавом ненецкой шубы малицы.

Наличие этих картин в собрании Третьяковской галереи – память о творческом и нравственном подвиге художника. Но это и память о прозорливости Павла Михайловича, купившего эти живописные богатства, привезенные из экспедиции 1896 года тридцатилетним Борисовым.