В 1940 году Александр Родченко был еще в Москве. Затем ему надо было ехать в Очёр Молотовской области (ныне Пермский край), куда эвакуировались некоторые москвичи и где ждала его жена – художница Варвара Степанова. Здесь ему предстояло встретить свое пятидесятилетие. По всей вероятности, в эти последние московские недели он начал серию тушевых рисунков, которые назвал «Мимолетности», а продолжил работу над ней уже в эвакуации.

Эта серия связана с циклом фортепианных пьес С.С. Прокофьева, написанных композитором в 1915−1917 годах и впервые исполненных в октябре 1917-го. Прокофьев взял название из стихов К.Д. Бальмонта и сделал эпиграфом цикла две строки: «В каждой мимолетности вижу я миры / Полные изменчивой радужной игры». Хотя принято соединять рисунки Родченко с циклом инструментальных пьес С. Прокофьева, названия листов у него независимы от произведений композитора.

Совсем не случайно рисунок «Драма» такой мрачный. Он был сделан в первые месяцы войны. Работая кистью, художник почти целиком покрыл поверхность листа густым слоем черной туши. В отличие от других рисунков этой серии, он не стремился к воплощению конкретных женских лиц. В этом листе мастер передал собственную эмоцию – ужас перед разразившейся катастрофой. 1 сентября, еще в Москве, он записал в дневнике: «Ничего не жду, ни на что не надеюсь…»

В созданном Родченко мрачном образе трудно понять, какое лицо он изобразил – женское или мужское. Мы воспринимаем лишь темный силуэт фигуры в высоком головном уборе, тяжелый взгляд из-под бровей, изображенных жирным штрихом, черное пятно ниже носа, напоминающее усы. Непонятным образом портрет напоминает лицо Гитлера.