C середины XIX века в России возрастал интерес к отечественной художественной бронзе. Искусство начинало больше внимания уделять не герою, а обычному человеку. Наблюдалось стремление и у мастеров, и у публики к тиражированию понравившихся образцов. Если в предшествующую эпоху произведение было уникально и автор принимал участие в работе над ним от замысла до окончательной отделки, то теперь он передавал в руки фабриканта модель в воске вместе с правами на ее тиражирование и продажу и в дальнейшей работе не участвовал. Уменьшался и размер скульптурного оригинала. Вкусы и запросы времени благоприятствовали созданию работ небольшого масштаба, легко вписывающихся в убранство жилища. Успех скульптурной миниатюры или кабинетной пластики был связан и с тем, что скульпторы сумели очень живо отреагировать на новые веяния в искусстве. Критика и публика требовали «правды жизни», а она связана в изобразительном искусстве прежде всего с бытовым жанром. Через типаж, костюм, реалии быта, взаимодействие персонажей можно раскрыть сюжет, поведать историю. Для скульптуры бытописательство стало новым путем.
Первенство в этом направлении, безусловно, принадлежит Евгению Александровичу Лансере, создавшему более двухсот скульптурных композиций. Художнику удалось соединить в своих миниатюрах правду жизни с эстетикой академизма. Они занятны, изящно вылеплены, в них масса этнографических и исторических подробностей, требующих внимательного считывания. Люди, кони, оружие, предметы быта порой так причудливо сплетаются в его композициях, что сложно определить, к какому жанру они относятся – анималистическому, бытовому, батальному или историческому.
Простая, казалось бы, даже скучноватая вещь – «Запорожец после битвы»: два коня и казак. Но, разглядывая детали и вникая в сюжет, начинаешь видеть и понимать не просто этнографическую зарисовку, а ужас войны, поначалу незаметный. Скульптор изображает эпизод, которому предшествовала жестокая кровавая стычка казака-запорожца с турком. Запорожец отирает саблю о гриву своего разгоряченного коня – очевидно, ею он нанес смертельный удар своему противнику. К его седлу приторочены поводья коня поверженного врага. Животное, чувствуя утрату, беспомощно ржет и призывает хозяина, повернув голову в сторону места, где он остался лежать. Конь стал добычей казака вместе с богатой турецкой сбруей и оружием.
Эта небольшая, прекрасно скомпонованная работа с убедительно переданным размеренным, привычным жестом казака и тревожным, полным трагизма движением коня убитого турка – возможно, одно из самых драматичных произведений русской скульптуры второй половины XIX века.
Стасов относил эту композицию к числу наиболее удачных работ мастера. В одной из своих статей он писал: «”После битвы” – тоже высокий chef-d`oeuru <…> эта группа показалась мне чем-то близко родственным <…> картине Верещагина “После победы”, где победитель равнодушно и мирно подымает отрубленную голову и рассматривает ее. Везде тут – одинаковое выражение военной привычки, отупелости и ничем не потрясенного в груди равнодушия». Автор отсылает зрителей ко времени Запорожской Сечи второй половины XVII века, когда набеги казаков на владения Османской империи носили постоянный характер.