В начале 1910-х Моргунов подружился с Малевичем и в 1914‒1915 годах испытал влияние идей «феврализма». Стремясь обособить свои поиски и достижения, стать лидером нового течения, Малевич придумал броское название ‒ «феврализм», объявленное им после скандального выступления на диспуте в феврале 1914 года, где он «публично отказался от разума» (Малевич называл его также алогизмом и заумным реализмом). «Суть заумного реализма заключалась в демонстративном отказе от логики и здравого смысла ‒ абсурдистском совмещении в композициях несовместимых предметов.

Малевич высоко ценил работы Моргунова; в 1914 году он писал в письме Ольге Розановой: «У него великолепные работы, шедевры».

В пластическом решении композиции Моргунова «17–90» использованы кубофутуристические приемы монтажа ‒ соединение в одной композиции фрагментов разных предметов, газетных заголовков, вывесок, обрывков фраз, цифр. Использование этого принципа давало ощущение одновременности художественного переживания разных пластов реальности, не совпадающих во времени и пространстве.

В «17‒90» угадываются очертания цилиндра, конвертов, баранки автомобиля; повторяющимися желтыми дугами изображен звук клаксона. Фоном же для этого конгломерата разнородных деталей служат локально окрашенные геометрические плоскости. Еще немного, и в работах Моргунова они начнут эмансипироваться и заявлять о себе как о полноценных элементах композиции. Однако последователем Малевича в супрематизме Моргунов так и не стал, сочтя его чересчур радикальным.