«Боярыня в фиолетовой шубке» (в литературе встречается и другое название – «Боярышня в фиолетовой душегрее») – один из многочисленных подготовительных этюдов для картины «Боярыня Морозова» (1887, Третьяковская галерея). Художник тщательно продумывал каждый образ, его историческую достоверность, индивидуальное звучание в полифонической концепции полотна. Среди этюдов женских фигур для картины – «Княгиня Урусова» (1885–1886), «Боярышня в синей шубке» (1887; оба – Третьяковская галерея).

Замысел образа относится к 1884–1885 годам, когда были созданы акварельные эскизы картины (Третьяковская галерея). Та же натурщица позировала для живописного этюда «Голова боярышни в фиолетовой душегрее» (1885, частное собрание).

Тип и ракурс лица боярышни, богатые одежды позволяют сопоставлять этот образ с самой боярыней Морозовой. Они люди одного круга. Благополучная судьба боярыни Морозовой до преследований отчасти воплощена в образе женщины в фиолетовой шубке. Напряженный взгляд, слеза на щеке свидетельствуют о глубоких переживаниях происходящего. Но выражение ее лица скрыто за краем шубки, в которую она кутается. Что она переживает? – Ужас, сострадание, страх, тревогу, возможно, все эти чувства вместе – остается гадать.

Фигура боярышни размещена у края большого полотна и вводит зрителя в его пространство, где цвету шубки вторит темная одежда священника. Историк искусства Виктор Никольский писал: «В левой своей части картина начинается густою нотой темно-фиолетовой, почти черной шубки стоящей боярышни. Здесь кисть Сурикова свистит, как кисть Тинторетто в мантиях его дожей…»

В 1884 году Суриков посетил Венецию и Вену. Он вспоминал: «Кто меня маслом по сердцу обдал, так это Тинторет <…> так страшно мощно справлялся с портретами своих краснобархатных дожей, что конца не было моему восторгу <…> Ах, какие у него в Венеции есть цвета его дожеских ряс…» Эти впечатления от изображения бархата на картинах старых мастеров Суриков вспоминал, когда выбирал для этюда бархатную душегрею – старинную короткую верхнюю одежду с узкими длинными рукавами; такие душегреи шили из дорогих тканей. Мерцающий фиолетовый бархат усиливает свечение золотого узора сарафана. В картине подол одежды боярышни частично скрыт сугробом, с которым сопоставлена по тональности и рыхлой фактуре светлая меховая изнанка шубки. Иным стал узор сарафана.

На обороте этюда есть надпись рукой Владимира Маковского, подтверждающая авторство Сурикова. Подобные свидетельства Маковский оставлял на оборотах работ, принадлежавших пейзажисту Александру Киселёву, после смерти которого разбирал его собрание весной 1911 года. Затем работа находилась в собрании коллекционера Якова Ачаркана, представителя московской ювелирной фирмы «И.П. Хлебников, Ко и сыновья», в прошлом петербургского мастера серебряных дел.