Татьяна Маврина принадлежит принадлежала к первому поставангардному поколению 1920–1930-х годов. Но, как и авангардисты начала ХХ века, она воспитывалась на творчестве Матисса, Марке, Ренуара из коллекций Щукина и Морозова, а во Вхутемасе ее учителями были Николай Синезубов, Роберт Фальк и другие деятели авангарда. При этом художница как-то обронила красноречивую фразу: «Несмотря на долгие годы учения... мы все самоучки». Действительно, ее произведения напоминают образцы наивного искусства и близки по духу лубку и детскому творчеству.

Свойственные детям восторженность, живость и впечатлительность ощущаются и в дневнике Татьяны Мавриной, который она вела. Такому мировосприятию была созвучна философия группы «Тринадцать» (1929–1931), куда входила Маврина. Участники объединения культивировали детскую чистоту сознания, искреннюю увлеченность жизненными впечатлениями, свежесть и непосредственность их воплощения в искусстве. Идеолог группы Владимир Милашевский придавал огромное значение живому, спонтанному контакту с реальностью и его передаче в искусстве без этюдов, набросков и «всякой «преднамеренности». Он выступал против «школьных схем или художнических сект», сравнивал свидетельство об окончании художественного вуза с удостоверением о болезни, высоко ценил художников-самоучек, сохранивших «детски-ясную наивность».

Проявления детского начала в Мавриной вызывали у Милашевского восхищение: «Несмотря на всю зрелость ее дарования уверенной в себе художницы, ее так легко себе представить своенравной и озорной девчонкой <…> Это необычайное счастье для художника, когда он не разорвал связей с уголками своей детской души <…> Ее редкая декоративность, этот оригинальный вкус в соцветиях — не остаток ли игры в куклы, обшивание их».

Пространство «Натюрморта с игрушками» Маврина заселяет главными артефактами детского мира. Художница делает это без учета законов перспективы: предметы как будто наезжают друг на друга и создают эффект перечисления, который часто присущ детским работам. Маврина «„озорует“ — смело жонглируя живописными формами, не особенно „уважая“ их», тонко подмечал Милашевский.

Как и в других картинах Мавриной, в «Натюрморте» ощущается та стремительная скорость, с которой обычно работала художница. Участники группы «Тринадцать» считали, что именно «быстрый темп» (выражение Милашевского), не давая возможности для анализа и рационализации, позволяет максимально приблизиться к детской манере творчества и является неотъемлемой частью настоящего произведения искусства.