На склоне лет Маврина решилась (вероятно, воспользовавшись примером мастеров-иконописцев, которыми она восхищалась со времен молодости) попытаться соединить разные измерения – возвышенного и земного, временного и вечного. К 1980-м годам относится ее цикл больших гуашей с вольными воспроизведениями иконных образов. На этих листах перед той или иной иконой изображены букеты цветов, или ветки дерева с распустившимися весенними листочками, или белка из сказки Пушкина рядом с букетом в вазе. Художница как бы объединяет две бесконечности – постоянно умирающей и возрождающейся природы, и «неведомого» начала, которое, как она понимала, стоит за этим вечным коловращением сущего.

Временами Маврина действовала по-другому. Недаром она долгие десятилетия работала в книжной графике и была большим знатоком того, как можно совместить на одном листе зрительный образ и слово. Теперь нередко по периметру своих пейзажей она размещает соответствующую строфу из своих любимых поэтов – Пушкина, Блока, Тютчева, иногда немного перефразируя их. Но рефреном ко всему позднему творчеству художницы стал лист 1984 года с изображением звездного неба и букета на подоконнике. По периметру ее рукой были написаны слова Михаила Ломоносова: «Открылась бездна, звезд полна. Звездам числа нет, бездне – дна». Звездное небо всегда было символом вечности. А букет и предшествующая по периметру изображения цитате из Ломоносова надпись «26 августа 1984», как и надпись вслед за цитатой «перед отъездом в Москву» – это время человека, время художницы.