Картина И.Н. Крамского «Неизвестная» – одна из самых популярных не только в творчестве Крамского, но и во всей русской школе второй половины ХIХ века. Появившись на 11-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок в 1883 года в Петербурге, «Неизвестная» сразу привлекла всеобщее внимание и породила разноречивые толки. Многие критики восприняли картину как произведение, обличающее моральные устои общества. В.В. Стасов назвал героиню Крамского «кокоткой в коляске», художник и критик Н.И. Мурашко – «дорогой камелией», нравственный облик которой никак не может служить общественным идеалам, П.М. Ковалевский увидел в ней «одно из исчадий больших городов».

Дама в коляске одета очень модно, с шиком. На ней шляпка «Франциск» («последний крик» сезона 1883 года), «шведские» перчатки и пальто «Скобелев». Это еще один намек на социальный статус изображенной: она не принадлежит к высшему свету, так как кодекс неписаных правил исключал строгое следование моде в высших кругах общества.

В.В. Стасов ставил на одну доску «Неизвестную» и серию заказных светских портретов Крамского 1880-х годов. Но «Неизвестная» – не салонный портрет. Это многоплановое произведение, хотя здесь по-своему и использован опыт работы художника в области заказного парадного портрета. Эффектная подача модели, ее чувственная «манкость» существуют не сами по себе, а как элементы сложного целого.

«Неизвестная» – пожалуй, единственная работа Крамского, в которой он достигает такой осязательности, материальной достоверности предметного мира. Можно заметить, что изображение женщины в коляске не растворяется в пейзаже, не погружено в атмосферу туманного, морозного зимнего дня, а помещено как бы перед пейзажем, что усиливает впечатление вызова, красоты, выставленной напоказ.

Для демократического искусства XIX столетия красота – прежде всего категория этическая, а не эстетическая, область жизни души, а не мира вещей. Крамской стремится вглядеться в лик Красоты, задумывается над вопросами: что она – добро или зло, от Бога или от Дьявола? И все же для Крамского, человека, воспитанного на этических идеалах эпохи 1860–1870-х годов, красота внешняя остается дьявольским наваждением и искушением, он воспринимает чувственное в женщине как противоположное духовному, женственное представляется стихией враждебной личности, разуму, совести.

Что такое красота, как соотносятся красота и нравственность, как слить в искусстве этическое и эстетическое – предмет постоянных размышлений Крамского. И именно в контексте этих размышлений можно понять идею сколь знаменитой, столь и загадочной «Неизвестной». Истолкование Крамским триады «красота–доброта–истина», читающееся в «Неизвестной», лежит в русле рассуждений на эту тему Ф. Достоевского, Л. Толстого, В. Соловьева, К. Леонтьева, С. Булгакова. Своеобразным эпиграфом к картине могут служить слова последнего: «Земная красота загадочна и зловеща, как улыбка Джоконды... Томление по красоте есть вопль всего мироздания».

Крамской видел опасности, искушения красоты. В этой картине он прикоснулся к одной из мучительных загадок бытия. Он не дал однозначного ответа, но сумел глубоко обосновать вопрос к себе и к миру. «Неизвестная» соединяет в себе острое чувство современности с раздумьями над извечными вопросами жизни. По мере вглядывания, погружения в это произведение раскрываются его разнообразные планы – социальный, психологический, философский. Крамской говорил, что язык иероглифа ему ближе всего. Именно таким иероглифом, емким по смыслу, стала его картина «Неизвестная».