Для Федора Васильева очень многое значило изображение в этюдах, рисунках, а затем и в картинах неба. Такого внимательного наблюдения над его жизнью, такого разнообразия в лепке облаков, то разбросанных по голубому своду, то вырастающих в гигантские архитектурные сооружения, мы не знаем более ни у одного живописца той поры. Когда-то вместе со своим учителем Иваном Шишкиным Васильев начинал изучать строение облаков. Но для Шишкина это осталось эпизодом в его творчестве, хотя и очень важным. У Васильева наблюдения жизни неба стали одним из определяющих элементов его творческих поисков и подтверждением неповторимости таланта. Спустя годы Николай Ге сказал о Васильеве, которого не было на свете уже более 20 лет, замечательные слова: «Молодой, сильный, всего пять лет живший как художник, начавший сам свое самообразование, достигший высоты громадной… он в немногочисленных своих произведениях открыл нам небо, живое, мокрое, светлое, движущееся небо, и те прелести пейзажа, которые мы не видели до него в русских картинах».

В натурном этюде «Облака» художник внимательно изучает самую подвижную, трудно уловимую и изменчивую сферу – плывущие над землей облака. Они меняют цвет, форму, он видит, как живые существа встречаются друг с другом и вновь уплывают по своим «маршрутам». Мы вместе с ним наблюдаем, как плотные, напоенные влагой тучи спускаются к земле и как невесомо парят над землей разорванные ветром светлые облака. Не только цветовые градации, но и тончайшие тональные соотношения помогают художнику погрузить свой взгляд и глаз зрителя в бесконечность небесного пространства. Узкая полоска земли символизирует собою земную твердь, а над ней дыхание бесконечности. Соединение на холсте «небесной» и «земной» жизни создавало особый эмоциональный строй произведения, богатство сопереживаний художественного образа картины. Васильев писал этот этюд в средней полосе России. Но к нему вполне приложимы слова и мысли, которыми делился художник со своим старшим другом Иваном Крамским в письме из Крыма: «Если написать картину, состоящую из одного этого голубого воздуха... без единого облачка, и передать так, как оно в природе, то я уверен, преступный замысел человека, смотрящего на эту картину, полную благодати и бесконечного торжества и чистоты природы, будет отложен и покажется во всей своей наготе». Человек благородной души и чистых мыслей писал эти строки, бывшие для него не пустым звуком.