Мокрый луг
Патрон шедевра
Васильев Федор (1850-1873)
Мокрый луг
1869-1871
Размер - 31 x 40
Материал - холст
Техника - масло
Инвентарный номер - Инв.24580
Пост. в 1938 из Лениградской гос. закупочной комиссии
Эта небольшая по размеру работа является этюдом, который Васильев использовал при работе над одним из самых значимых своих произведений – «Мокрый луг» (1872, Третьяковская галерея). Картина была написана в 1872 году в Крыму, где он лечился от тяжелого недуга – туберкулеза горла и легких. Работая над большим холстом, он вспоминал любимые им места северной России – речки, небольшие озера, болотца, утренние туманы над ними и использовал для этого живописные натурные этюды и множество рисунков, привезенных с собою в Ялту.
В написанном с натуры пейзаже Васильев запечатлел любимый им мотив: широкое равнинное пространство земли с холодноватым и сереньким северным небом, край небольшого озера и густые травы, которые клонит к земле ветер. Дальше, в глубине, группа вольно растущих деревьев, они определяют центр композиции в этом пейзаже. Работая над большим холстом, Васильев свободно использует найденные в натурной зарисовке детали, не перенося их на большой холст с абсолютной точностью. Ему важно сохранить найденное ранее состояние в природе, освещение, соотношение пространства земли и неба. Натурные произведения Васильева, как и любого другого пейзажиста, интересны для понимания развития замысла художника, метода его работы, соотношения реальности, увиденной в природе, и дальнейшего свободного творчества. Далеко не все живописные этюды для картины сохранились, поэтому особенно важна эта редкая, дошедшая до нас работа. Художник использовал ее и в других своих произведениях, в которых изображал «болотистые» пейзажи: «Рассвет» (Вятский художественный музей им. В.М. и А.М. Васнецовых), «Утро», «Болото в лесу. Туман» (1873, оба – Государственный Русский музей), «Пасмурный день. Болото» (1873, сепия, Калужский областной художественный музей).
Именно такую природу, непритязательную в своей простоте, красоту которой нужно было понять душой, больше всего любил Васильев и говорил о том, как болезненно у него сжимается сердце от тяжкого предчувствия, что он не сможет вернуться из Крыма к родным для него северным болотистым местам, что он не сможет дышать этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра. «Ведь у меня возьмут все, если возьмут это», – с отчаянием писал он Ивану Крамскому. Васильев остро чувствовал поэтическое очарование северных пейзажей и умел выразить это в своих больших и малых работах.