Алексей Ильич Кравченко известен как выдающийся график, тончайший ксилограф, офортист и иллюстратор. При этом начинал он как живописец. Окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества, занимался в студии Ш. Холлоши в Мюнхене. В годы Первой мировой войны увлекся гравюрой, но продолжал работать и маслом всю жизнь, писал пейзажи, портреты, обнаженную натуру, претворяя свое поэтическое видение прекрасного. В самовыражении он был абсолютно свободен. Никогда не писал заказных картин и не экспонировал свою живопись, начиная с 1920-х годов, на выставках. Впервые его живописные работы были представлены на персональной выставке в 1973 году, после чего были приобретены российскими музеями. В истории советского искусства живопись Кравченко – довольно редкое явление абсолютной свободы творчества, не затронутого канонами господствующего стиля.

Кравченко родился на Волге, близ Саратова. Путешествовал по Италии, Франции, Греции, совершил поездку в Индию и на Цейлон, был в Нью-Йорке. Глубинные корни саратовской живописной традиции и влияние мировой художественной культуры сформировали художника-романтика, которому были присущи черты своеобразной классичности. В живописи стремление к монументально-декоративному решению композиции соединяется с острой, почти гротесковой выразительностью деталей и экспрессией цветовых характеристик.

Картина «Холмы» принадлежит к серии работ под названием «Корольковские дачи». Корольковские дачи – это дачный поселок под Саратовом, где летом 1918 года жила семья Кравченко. В это лето А. Кравченко много писал с натуры. Специфический ландшафт этих мест с пустынными холмами, похожими на морские волны, старыми деревьями и прудами претворяется им в своеобразный мираж, характерный для волжских степей. Мерный ритм пологих холмов, поросших кое-где кустарником и выжженными солнцем травами, создает эпический образ, в котором проступают черты библейской древности и простоты бытия. Художник как будто ведет зрителя по этим бесконечным холмам, то медленно поднимаясь по тропкам, протоптанным стадами овец, то стремительно спускаясь вниз к лощинам, манящим прозрачной синевой прудов, то заставляет любоваться плавным развертыванием уходящих в глубину планов. В неяркой гамме розовато-охристых и зеленоватых тонов, пастозности мазков, как бы лепящих округлости холмов и ветви деревьев, в широком охвате увиденного сверху пространства проявляются черты монументального обобщения, столь свойственного саратовской живописной школе.